Выставка «Павел Никонов. Живопись наблюдений»

Сегодня имя Павла Никонова, вернее известность имени, в широком смысле продолжают ассоциировать с давно минувшими событиями культурной жизни страны конца 1950-1960-х годов. «Оттепель», «суровый стиль», выставка «30 лет МОСХ» и другие чрезвычайно важные сами по себе, и, безусловно, переломные моменты повисают в воздухе инерции суждений. Фигура Павла Никонова из действующего художника превращается в свидетеля и участника эпохи. Эта навязываемая роль едва ли завидная. Конечно, нельзя не отметить, что Павел Федорович обладает умением делиться собственным опытом и сокровенным знанием переводить память о времени на понятный для разных поколений язык. Вспомнить хотя бы плеяду учеников, посещавших его мастерскую в Суриковском институте. Многие из них стали самобытными, нашедшими свой путь художниками. И все-таки исторический опыт свидетеля и участника не может довлеть над целой жизнью, в основу которой положена живопись и искусство.

Надо сказать, что за последние годы возникло стремление отойти от вектора мысли, где живопись художника неразрывно связывают с «суровым стилем» и приобретенным символическим статусом некоторых его ранних картин. Художественная критика и профессиональное сообщество сразу отметили Никонова, пересмотревшего собственный подход к картине и разрабатывающего тему деревенской жизни с начала 1970-х годов. Для более широкой аудитории, к сожалению, этот период, насчитывающий уже полвека постоянного поиска и труда, остается незримым. Об этом говорит ряд недавних персональных выставок, отчетливо показывающих на институциональном и музейном уровне необходимость в пересмотре привычной интерпретации. И выставка «Тогда и теперь» (2013) в галерее «Ковчег», и «Новый Никонов» (2018–2019) — проект в ГМИИ им. А.С. Пушкина — подчеркивают различие периодов творческой биографии художника. В то же самое время кураторские задачи этих выставок раскрывают одновременно мировоззренческую цельность Никонова и потенциал внутреннего развития его живописи. Опосредованная от логики, как рынка искусства, так и современности, порой требующей от художника выбирать тренды и действовать согласно условиям разноплановой, но установленной конъюнктуры, картины хранят наблюдение, изучающее и ухватывающее длительность жизни в качестве отпечатка, следа набранного материала и художественных средств. Морфология живописи, ее техническая и эстетическая организация, экзистенциальное бытование образов, в конце концов, становятся стержнем усилий, положенных в основу каждой работы.

Выставка «Живопись наблюдений» продолжает эту уточняющую линию, предлагая экспозицию, состоящую из работ последних двадцати лет, но расходится с прошедшими выставочными проектами по ряду основополагающих понятий и способов описания живописи Павла Никонова. Каким образом можно преодолеть предубеждение, согласно которому имя художника неразрывно связывают с наиболее яркими эпизодами творческой биографии, закрепляя за именем время, эпоху, поколение и былые удачи? И вроде бы ответ прост: представить схожую альтернативу, где имя художника сопоставляется уже с более поздними работами в ситуации нового временного периода. Но достаточно ли подобного переноса? На мой взгляд, нет. Прежде всего потому, что существует риск подчинения логике «незыблемой» последовательности становления, тогда как?
Кроме того, есть вероятность столкнуться с более тревожными обстоятельствами. Если бы меня попросили в одном предложении описать самое главное в живописи Павла Никонова, то я бы ответил: «Картины Никонова – это "душа" за работой!» Нет, не в религиозном или мистическом смысле, но в социальном приобщении себя к труду, укрытом и автономном по отношению к экономическим факторам и стандартам рынка искусства. Сегодня, когда речь заходит об обретении души и собственного имени через профессиональную художественную практику, нельзя не отметить, что сетевая и корпоративная организации общения в среде и цифровые технологии становятся орудиями порабощения человеческих душ.
«Душа, вовлеченная в процесс труда, — вот она, новая форма отчуждения», — пишет Франко «Бифо» Берарди, подчеркивая, что вожделенная энергия работы оказывается в ловушке прагматики «предприятия-для-себя». Индивидуальная устремленность регулируется экономическими законами, а внимание современного человека захвачено цифровой сетью отношений, которая любой элемент умственной и творческой деятельности преобразует в капитал. По этой причине необходимо сфокусировать внимание не столько на имени, сколько на живописи и условиях, которые за ней стоят.

Деревня Алексино с 1972 года служит для Павла Никонова прибежищем и местом, где возможна смена ориентиров. Информационный шум города сменяется планомерным сбором материала, своего рода экспериментом, где зримый и обособленный образ становится предметом изучения. Павел Федорович часто повторяет, что в деревне «все превращается в натюрморт», но, разумеется, не в жанровом смысле. Речь идет о преобразовании вещи в объект наблюдения. Осязаемый мир более не выразительная реальность, но живая, резонирующая ткань для будущего холста. Поэтому условия работы Никонова не имеет ничего общего с репрезентативной, реалистической традицией, но в своих эстетических задачах близка «трудоемкой», экспрессивной работе души в духе, например, Ван Гога и Филонова, где заключенное в теле намерение открыто в направлении всякого другого, где встреча с другим облечена страданием и наслаждением, а возможность стать этим другим – есть рефлексия, сознание и чувствительность.

Александр Саленков