Спектакль «Три мешка сорной пшеницы»

Тему отчаянной борьбы за жизнь Владимир Тендряков затронул еще в своем раннем рассказе «Хлеб для собаки» – автобиографическом этюде, пронизывающем до дрожи. И не случайно: первым потрясением в жизни десятилетнего Володи Тендрякова, наблюдавшего раскулаченных, умирающих от голода крестьян, была картина, когда одетая в поношенное пальто женщина случайно разбила банку с молоком и, опустившись на колени, черпала его деревянной ложкой из копытной ямки на дороге и пила. Мотивы «Хлеба для собаки» нашли дальнейшее развитие в повести позднего Тендрякова «Три мешка сорной пшеницы». Сценическая версия Евгения Вихрева и Вячеслава Долгачева будоражит воображение и трогает до глубины души.

Вам доводилось бывать в мире, в котором тарелка горячей картошки в мундире и ломоть черного хлеба с куском сахара – настоящая роскошь? И страшные отголоски войны слышны в глубоком тылу тем, кто никогда не был на фронте, и тем, кто вернулся с него с искалеченной душой... Инвалиды, чекисты-уполномоченные, безропотные женщины, жаждущие простого счастья, «перелицованный» убийца, грохнувший соседей топором за кощунство над иконой... Мир, в котором люди в состоянии остервенения не надеются дотянуть до весны... Что-то от булгаковской пилатовской безысходности проглядывает в одном из главных героев – Кистереве, «вложившем всю свою привязанность» в собак. «Святые апостолы нынче председателями колхозов работают», – такая вот евангельская правда противостоит утопическому «Городу солнца» Кампанеллы, единственной книге, которую читает другой герой – Женька Тулупов. «...Бедность, нищета делает людей негодяями, хитрыми, лукавыми, ворами, коварными, отверженными, лжецами, лжесвидетелями... а богатство – надменными, гордыми, невеждами, изменниками, рассуждающими о том, чего они не знают, обманщиками, хвастунами, черствыми, обидчиками... Они служат вещам». И три мешка сорной, никуда не годной пшеницы – пробный камень для проверки самых глубоких чувств – дружбы, любви, гуманности... «Отобрать последнее пополам с сором — простишь ли себе?» — задает председатель не-евангельский вопрос чекисту-уполномоченному по сбору пшеницы... А в непроницаемой для луны темноте, за никелированными шишечками кровати, чуть видны тела случайных любовников, ищущих кусочек тепла и простое человеческое счастье ... хотя бы на одну ночь.

Юрий Нагибин вспоминал о коллеге по писательскому цеху: «Тендряков прожил чистую литературную жизнь. Он умудрился не запятнать себя ни одной сомнительной акцией. Он был настоящий русский писатель, а не деляга, не карьерист, не пролаза, не конъюнктурщик. Это серьёзная утрата для нашей скудной литературы».