Выставка «Очень странные истории»

Выставка «Очень странные истории» объединяет художников, работающих с личными мифологиями, или, говоря точнее, — со сказочным нарративом. В условиях постправды, где факты подменяются эмоциями и вымыслом и СМИ ежедневно начиняют нас чужими болезненными фантазиями, сказка как одна из составляющих института взросления стала формой самоидентификации и реакции на действительность, где окружающая жизнь постоянно подвергается испытанию фотогенией.

Сказка как носитель человеческого представления о справедливости и лучшей жизни, то есть социальной утопии, изначально выполняет образовательную и назидательную функции. Но чему должны учить сказки сегодня? И должны ли? Какие сказочные задачи, как и какими сказочными героями они должны решаться? Какова социальная утопия в эпоху постправды?

Художники, объединенные данной выставкой, так или иначе конструируют собственные сказочные миры, наполняя их ир- и гиперреальными персонажами. Процесс самоидентификации здесь происходит через сказочную иконографию, основанную на национальном фольклоре, западной мифологии, интернет-мемах, мировой истории и поп-культуре.

Сказка как жанр зачастую разворачивается вокруг недостачи, нехватки чего-либо. И, как правило, об этой нехватке герой узнает от третьих лиц, что неминуемо вызывает поиски, путешествие за чем-то или кем-то, — это лакановский по своей природе сюжет. Герой обнаруживает себя нуждающимся в любви или признании, находит свою недостаточность, что, по Жаку Лакану, является осознанием неполноты своего бытия. Опыт желания, маркированный нехваткой, — это форма отношения Я с бытием. Я желает то, что находится за пределами его/ее реальности, и отправляется на поиски желаемого.

Выставка по своей структуре повторяет логику развития сказочного сюжета, по Владимиру Проппу: попадание в волшебный мир, обряд инициации, сопряженный с временной ритуальной смертью героя или путешествием в иной мир, встреча со сказочным вредителем и поцелуй чудесной красавицы, которая пробуждает героя от смерти. Пушкинское «Смысла я в тебе ищу…» оказывается невозможным в сказочном сюжете: вопрос мотивировки не стоит, чувственная и волевая составляющие не влияют на развитие действия, — в сказке оказывается нарушена привычная логика повествования.

Поставленная перед главным героем задача поясняется лишь в середине рассказа и определяется самим способом ее решения — словно никто не задается вопросом, а что это за задача и какова истинная необходимость ее решения. Такая деконструкция логики повествования может напоминать повестку, которую мы ежедневно наблюдаем в информационном пространстве: бесконечное количество событий и реализации чьих-то решений сверху без очевидных на то логических объяснений. Логика вообще перестает быть объективным обоснованием и все чаще оказывается подмененной чужим неврозом. «От всего, что я вижу, я слепну» — поет солистка IC3PEAK, чья музыка находит мощный отклик среди людей и из-за этого оказывается под давлением неофициальной цензуры (к слову, свой последний альбом группа назвала «Сказка»).

Зачем же все-таки эти «очень странные истории», или сказки, собраны в данной выставке? В чем их принципиальная ценность среди множества других сказок, с которыми мы вынуждены ежедневно мириться? Сказка, как упоминалось выше, связана с социальным институтом взросления, но она вовсе не должна давать указания и однозначно отвечать на вопросы — она должна переадресовывать наши вопросы нам самим и заставлять нас сомневаться. Сказка — это зеркало. Она дана нам для встречи с Другим, или с самими собой. Сказочные герои, будь то сын-молодец, злой волшебник или прекрасная красавица, — это части одного Я, находящегося в мучительном поиске (само)идентификации. А поиски и решение трудных задач определяют героя, способствуют его узнаванию, перерождению.

В наши темные, или, как их теперь называют с легкой подачи куратора Венецианской биеннале Ральфа Ругоффа, интересные времена особенно важно обратиться к сказочным историям, которые мы конструируем в поисках недостающего света. Фантастический нарратив проходит проверку временем и развивается за счет наслоений, замен и переосмыслений — изменившийся быт и условия жизни оказывают влияние на сюжет и проблематику сказок. Но их сущностный посыл из века в век остается прежним и его можно было бы обозначить словами Ханны Арендт: «Вера в то, что даже в самые темные времена мы вправе ждать какого-то освещения и что это освещение приходит не столько от теорий и понятий, сколько от неверного, мерцающего и часто слабого света, который некоторые люди, в своей жизни и в своих трудах, зажигают почти при любых обстоятельствах и которым освещают отведенный им на земле срок».